Вместо предисловия

Родился я в 1932 году 14 июня. Сейчас вот-вот наступит 2001 год. 27 декабря, я начал писать предисловие. Моя жизнь вместила почти все годы коммунистического правления, его расцвет и закат, крах. Сейчас, вспоминая то, что я видел, мне становится страшно. В 1937 году забрали отца, без суда осудив на 10 лет. Откуда мать знала, что тогда уничтожалось самое деятельное, передовое, разумное. Нескончаемым потоком шли эшелоны с такими как отец на Север, Урал, Сибирь, Дальний Восток, в пустыни Средней Азии. Великие стройки тех и последующих лет стоят на костях невинных. Мой отец строил Беломорканал. Рыбинск – его последнее местопребывание.

Мать работала в колхозе. От зари до зари. Бесплатно. За «палочки» - так звали трудодни. Гонению подвергался всяк, кто не выработал трудовой минимум. Уехать из колхоза свободно  не разрешали. Паспортов у колхозников не было. Для паспорта нужна была справка из сельсовета с печатью. Несли председателю с\совета последнее за справку. А печать звали кормилицей. Так продолжалось до 1960 г. Голодали. Каждый двор обкладывался налогом. Яйца, шерсть, мясо, молоко. Были попытки обложить налогом яблони, ягодники, пчёл. Коммерческая деятельность пресекалась в корне: сапожники, шаповалы, портные, если работали, то тайно, боясь непомерного налога. В личном пользовании запрещалось иметь лошадь, вторую корову, сверх нормы овец. С поросёнка нужно было снять шкуру и сдать. Этим делом пришлось заниматься и мне. Уполномоченные – здоровые ребята, с полевыми сумками, постоянно сновали по деревням, пугали женщин: много мужчин не вернулось с фронта. За недоимки могли отнять последнее, описать имущество, свести со двора скот. С кормами для личного скота было плохо. Я и брат для своей коровы обрубали корни у картофельной ботвы после копки картофеля и сушили. Заготавливали для овец веники. Хлеба чистого наша семья не ела. Картофель, картофельная шелуха, высушенная и размолотая, мякина, головины всегда присутствовали в хлебе. Мясо в щах, супе не помню. Забеливали молоком. Спали на пестрядинном тюфяке, который ежегодно набивали свежей ржаной соломой. О существовании простыней, пододеяльников я даже и не знал.

Война. Неделями, днём и ночью, перемещаются пешком с интервалом 200-500 метров наши части. Редко пропылит полуторка с сорокапяткой. В небе только немецкие самолёты. Да и откуда им быть, если в первый день войны их погибло 1200. Это я узнал позже. В сентябре уже у нас были немцы. В начале 1942 года пришли наши. Спустя месяц-два перед боем все Болшевские покинули деревню. Снова немцы до 10 марта 1943г. Зезюли-Паршуково-Калабаново, Болшево-Паршуково-Станино и опять Болшево. Уже навсегда.

После войны голод усилился. За карман колосков давали год тюрьмы. Мать посылала нас. Увидев опасность, мы убегали, бросая всё. Поля с посевами гороха охранялись. Корма для скота в колхозах постоянно не хватало до весны. Один год раздали по дворам овец с условием вернуть стариц весной. Так мы завели овец.

В колхозах никто ни за что не отвечал. Картофель на колхозном поле в лучшем случае убирался на 50%, а то и оставался в поле весь. В голодную пору его копали весной. Выпечка из него называлась «тошнотики». Погибал годами полностью лён. Да и хлеба при скудном урожае не всегда убирались. Ученики школ по месяцу и больше работали на уборке, не учились.

Народ стал ловчить, хитрить, подворовывать и в результате мы имеем то, что имеем.

Нищета заставляла нас промышлять. В лесу – грибы, ягоды, корьё. В поле – хвощи, тмин, крапива, щавель. В реке – раки, рыба. Забыл – птичьи яйца: вороньи, сорочьи, дроздиные. Последних снимали до 100 штук. Дичи было много. Мечтал о ружье. И вот в 1952 году мечта сбылась. Купил одностволку 16 калибра.